Владимир Гавриш: «В сфере инноваций пионером быть непросто»

Одна из его любимых тем для исследований — нанотехнологии. Вот только, по его словам, «пионером в сфере инноваций быть непросто».

12 лет на ЧАЭС

— Владимир Михайлович, вы 12 лет проработали в Чернобыле. Какие задачи вы там выполняли?

— На ЧАЭС я попал по распределению в качестве молодого специалиста. Начал работать инженером-технологом по дезактивации оборудования, был начальником бюро разработки документации, заместителем начальника цеха. В 2010 году стал самым молодым начальником учебно-тренировочного центра в истории Чернобыльской АЭС. В моем подчинении находилось до 350 человек. Первой моей задачей на станции было обращение с радиоактивными отходами, второй — снятие АЭС с эксплуатации, третьей обучение персонала. Но, в общем-то, задач было множество. Дважды награждался как заслуженный изобретатель. И сейчас применяются мои наработки.

— Работа была сложной?

— Когда устроился на работу, станция еще функционировала. Работать было тяжело, шел капитальный ремонт. Это достаточно серьезная школа. Первые два месяца мы трудились почти круглосуточно, т.к. один день простоя стоил около миллиона долларов. Было очень обидно, когда в 2000 году третий энергоблок прошедший полностью капитальный ремонт с заменой и модернизацией 80% систем важных для безопасности был закрыт из-за политических причин. То есть фактически Украина провела капитальный ремонт и модернизацию станции перед ее закрытием.

Позднее при разработке Общегосударственной программы снятия с эксплуатации ЧАЭС были проведены оценки по возможным потерям доходов по продаже электроэнергии до исчерпания проектного срока эксплуатации. По усредненным оценкам Украина потеряла от 12 до 17 миллиардов долларов и это, не считая других сопутствующих потерь. Но есть и положительный момент, теоретически реакторы РБМК можно использовать для получения оружейных ядерных материалов. А после их закрытия эта задача стала трудновыполнимой.

Параллельно с работой на ЧАЭС с 2002 года я активно занимался научной деятельностью, работал по совместительству в различных научных центрах по ядерной и радиационной безопасности, преподавал в Севастопольском национальном университете в Институте ядерной энергии и промышленности.

За время работы на станции подал 17 рационализаторских предложений, получил шесть патентов, написал более 50 научных статей, участвовал в разработке монографии «Дезактивация», различных нормативных документах ядерного и радиационного регулирования, работал научным консультантом и экспертом в различных проектах.

В 2010-2012 годах пришел к выводу, что дальнейшая реализация себя в сфере снятия с эксплуатации и обращения с радиоактивными отходами ЧАЭС мне становится не интересной. Этому способствовал общий тренд на снижение компетенций и уровня жизни персонала ЧАЭС.

Когда я начинал трудовую деятельность, на станции работало 12,5 тысяч человек, и был один работающий энергоблок. А когда уходил, оставалось меньше двух тысяч человек. Фактически в этот период большинство компетентного персонала ушло в эксплуатацию или строительство других АЭС, вплоть до смены страны проживания. Сейчас, например, большое количество ключевого персонала Белоруской АЭС начинали свою деятельность на ЧАЭС.

— Какие условия жизни были для сотрудников атомной станции?

— Мы жили в Славутиче — это город в Киевской области, построенный для работников атомной станции.

Когда-то Славутич был городом светлого будущего, впитавшим все лучшие наработки Советского Союза. Строился он по принципу квартальной системы коттеджей. На проектирование домов проводились конкурсы среди лучших архитекторов, поэтому они создавались близкими к идеальному. В каждом квартале — свой физкультурно-оздоровительный комплекс. Но проблемы закрытия ЧАЭС привели к тому, что город очень быстро деградировал. Сейчас, общаясь со знакомыми, которые там остались, я понимаю, что Славутич стал средним украинским ПГТ.

— А у вас не было страха перед радиацией?

— За 12 лет работы на Чернобыльской АЭС я получил облучение, сопоставимое с несколькими десятками флюорографических исследований, что в принципе не много. Вообще известно, что человек не имеет органов, чувствующих радиацию. А так как мы не можем определить уровень радиации, многие люди начинают себе накручивать лишние страхи, начинается радиофобия, паника и соответствующие последствия.

Я знал человека, который вынес на своих плечах товарища при аварии, у него кровь была как вторая группа радиоактивности. Тем не менее, у него семь детей, все нормально. Знаю и другой пример, когда человек накрутил себя на почве радиофобии до того состояния, что его поставили на учет в психдиспансер, хотя до этого проработал на станции около шести лет. Человеческая психика во многих вопросах не предсказуема.

Есть нормы радиационной безопасности и в Российской Федерации, и в Украине, да и в любой стране мира. Кстати, украинские нормы даже наиболее жесткие, так как Украина приняла нижний порог рекомендаций МАГАТЭ за основу своих норм радиационной безопасности.

Про обстрелы Запорожской АЭС

В разговоре с атомщиком невозможно было не задать вопрос об обстрелах Запорожской АЭС, которые сейчас ведут украинские войска.

— Вы можете оценить, насколько опасна ситуация на Запорожской АЭС в Энергодаре? Как это может повлиять на Крым?

— Мне сложно судить по одной причине: не имею информации в каких масштабах и что там именно повреждено. Однозначно есть определенная опасность, связанная с сухим хранением отработанного топлива, которое находятся в бетонных контейнерах на площадке. Нельзя сказать, что повреждение этих контейнеров приведет к глобальной катастрофе, но приятного особенно персоналу будет мало.

Есть положительный факт наличия защитных оболочек для реакторов ВВЭР, которые рассчитываются в том числе на возможные негативные воздействия последствий падения самолета определенной массы с определенной высоты и т.д, но надо понимать, что в этом случае рассчитывается падение одного самолета, но ни как ни массовые обстрелы ракетами или снарядами.

В случае если обстрелы будут применяться по принципу взятия крепостей «бить в одну точку», то естественно ни одна защитная оболочка не выдержит. Также есть ряд внешних систем АЭС при воздействии на которые вероятно возникновение ядерной аварии. При проектировании и строительстве энергоблоков Запорожской АЭС данная ситуация точно не учитывалась, этот факт вызывает естественные опасения.

Нанопорошки в « синем океане»

— На данный момент какое для вас самое интересное направление в работе?

— Сейчас, пожалуй, самое интересное — это нанотехнологии. Здесь есть две стратегии: безбрежный синий океан и моря красные от крови. Красные моря — это когда конкурентов нереально много и тебе каждый раз приходится захватывать рынок, доказывать, что твой продукт лучше. Так происходит с удобрениями, которые мы производим. Подобных удобрений продают в магазине порядка 30-40 наименований. Конкурентное преимущество наших в цене. Их стоимость продукции в десятки раз дешевле при сравнении с самыми лучшими препаратами.

С нанопорошками ситуация ровно наоборот — это безбрежный синий океан. Например, материалы, модифицированные нашими нанопорошками не имеют мировых аналогов. Если нет аналогов, здесь ты пионер. А пионером быть непросто!

— Нужно запатентовать?

— Патент, мое мнение, бумага больше для престижа. Сколько судебных исков между компаниями «Эппл» и «Самсунг»? Тем не менее, те и другие выпускают сходную продукцию. Есть пример «Кока-колы»: у них по легенде рецепт в сейфе. Патентное право это целый бизнес, заточенный на соблюдение интересов крупных компаний

— Тем не менее, существуют сложности с внедрением инноваций, тех же нанопорошков?

— Конечно! Могу привести пример с поликарбонатом, скорее бытового плана. Одно из неприятных свойств этого материала в том, что в течение пяти-шести лет под ультрафиолетом связи поликарбоната разрушаются. В 2017 году к нам обратился директор завода по выпуску поликарбоната: помоги что-то сделать, чтобы была защита от ультрафиолета. Мы ему дали порошки. Через несколько недель он позвонил и сказал: все супер, поликарбонат стал крепким, прочным, выдерживает ультрафиолет в жестких дозах. Только я с вами работать не буду. Почему? Он ответил, что если он внедрит эту технологию, то за следующим листом поликарбоната к нему через пять лет не придут. Дословно: «Мне не выгодно. Я живу за счет оборота».

Так что сложности есть с внедрением любых инноваций.